Австрия со всех сторон

Оскар Вернер

Просмотров: 199
Я– деревенский, мой дедушка – консьерж. Я настоящий венец и останусь им навсегда. Когда мне исполнилось пять лет, я начал ходить по хойригерам и зарабатывать деньги пением».
Оскар Йозеф Бшлиссмайер, дитя предместья, родившийся 13 ноября 1922 года, уже в детстве привлекал внимание благодаря своему мелодичному голосу. Он всегда пел одну венскую песню «Да, фрейляйн Амалия, она идет».
Его мать разошлась с мужем, когда Вернеру было шесть.
«Когда мне исполнилось восемь лет, я нашел свою мать на чердаке… Попытка самоубийства из-за мужчины… Ужасно!»
Его дядя Франц Зельта рассказывал, что в детстве Оскар не был трудным ребенком: «Он был своеобразным. Он любил гулять один. Чтобы ничего не случилось, я тихо шел за ним. Он изображал всех, кого встречал. Однажды он наблюдал за слепым, потом сам с крепко закрытыми глазами шел, опираясь о стены домов, как это делают слепые. Оскару помогли перейти на другую сторону улицы, за что он благодарил прохожих, но… целый день после этого ему было стыдно».
Он один, для себя, играл во дворе в театр. Пьеса называлась «Враждующие братья», и он играл попеременно обоих братьев.
Дядя Оскара работал осветителем на студии «Саша-фильм». Часто он приносил обрывки пленок домой и в крошечной квартирке устраивал показы. Оскар делал пригласительные билеты для соседских мальчишек и для своих родственников и вечером, обращаясь к бабушке, звал: «Все заканчивают работу и смотрят кино». Чаще всего в импровизированном «Бшлиссмайер-фильм» показывали отрывки из фильмов с венгерским комиком Сёке Сакаллом.
Больше всех маленький Оскар любил бабушку и дядю Франца.
«Моя бабушка всегда ходила в Бургтеатр на стоячие места и часто рассказывала мне о спектаклях. Когда мне исполнилось одиннадцать лет, я решил стать актером. После школы я ходил вокруг театра, знал, кто когда приходит и уходит, только никогда не просил автографы – для этого я был слишком застенчив. Когда я проезжал в трамвае мимо Бургтеатра, всегда снимал шапку, как перед храмом».
Тогда же он сыграл свою первую роль – третьего пожарного в спектакле реальной школы имени Гайдна. И на всю жизнь запомнил свой дебют на сцене, начинавшийся и заканчивающийся одной фразой: «Что случилось?».
Уже в юном возрасте он зачитывался пьесами и сонетами Шекспира, читал Гёте ночью, под одеялом, при свете карманного фонаря.
Больше всего он любил и ждал, когда ему разрешали отнести дяде на студию обед. Он часами сидел возле осветительных приборов и украдкой наблюдал за работой съемочной группы. Дядя вспоминал, что, когда Оскар гулял с Хёрбигером во дворе студии и тот спросил его, кем он хочет стать, Оскар ответил: «Артистом!».
В конце 1937 года он первый раз в жизни встал перед кинокамерой. В фильме «Деньги падают с неба» он играл молодого служащего рекламного бюро.
И вдруг Австрия перестала существовать, даже само слово «Австрия» было запрещено. Пропали «сладкие девочки», книги Шницлера были уже сожжены, в Вене теперь появился союз немецких девушек. Нацисты хотели искоренить все ненемецкое – и поэзию, и музыку: Иоганна Штрауса, Имре Кальмана, Германа Леопольди – собственно, всё, начиная с песен извозчиков и кончая цыганскими мелодиями. Оскару Вернеру было пятнадцать с половиной лет, когда он пережил самый сильный стресс в своей жизни.
«Семидесятилетних университетских профессоров ударом ноги заставляли мыть тротуары зубными щетками только за то, что они были евреи. Я мальчишкой видел «Хрустальную ночь», когда горели синагоги и когда СА бросали в костер книги Фрейда и Цвейга. Эти впечатления своего детства я никогда не смогу забыть».
Последний школьный год уже был омрачен войной. На выпускном экзамене он, единственный в классе, провалился по английскому, французскому, математике. Но это была не самая большая трагедия. В 1941-м он был вынужден отбывать в лагере трудовую повинность и носить форму.
«Для меня военная форма была страшнее арестантской одежды, да и содержали нас, как заключенных. Все было так ужасно, что я думал о самоубийстве. Это был маленький концентрационный лагерь. Я должен был убирать грязь, вечно не высыпался. Только мечта стать настоящим артистом удерживала меня от страшных мыслей. И в это время произошло какое-то чудо. Я получил телеграмму – приглашение и возможность показаться в Бургтеатре. Телеграмма пришла от Лотара Мюттеля, тогдашнего директора театра. Я решил, что у меня лопнет сердце, но опять мне повезло: мне дали два дня отпуска. Я находился в подвешенном состоянии. Но у господина Мюттеля было время. Я показал финальную сцену из «Принца Фридриха Гомбургского». Мюттелю она понравилась, и он сказал, что я могу и должен заниматься актерским искусством. Я побежал на почту и дал матери телеграмму: «Я сверхсчастлив. Мюттель берет меня в Бургтеатр». Но матушка, помня о моих настроениях покончить с собой, решила, что я сошел с ума.
Странность заключалась в том, что в восемнадцать лет я был приглашен в Бургтеатр, однако только в двадцать один я становился совершеннолетним, поэтому договор за меня должна была подписать моя мать. Я сам не имел никаких юридических прав. Но когда через два месяца «наш фюрер» призвал меня под свои знамена, уже ничего не надо было подписывать. Не могла же мама сказать: «Нет, он не пойдет». И когда 3 декабря 1941 года она привезла меня к поезду, я твердил про себя, как молитву: посмотри, твоя мечта стала реальностью, один раз ты уже стоял на сцене.
Я не знал, увижу ли я свою мать, был 1941 год, в России все уже было вверх дном, я мог вернуться калекой и никогда уже не выйти на сцену Бургтеатра. Все это проносилось в моей голове. Я дал себе клятву никогда не стрелять в человека и, присягая «фюреру и знамени», тайно от присяги отрекся».
У ефрейтора Бшлиссмайера были белокурые волосы, что делало его похожим на арийца. Его отправили в Вену в роту охраны Южного и Западного вокзалов.
Весь день ему приходилось дежурить, но вечером, после многочисленных просьб, разрешалось играть в Бургтеатре, например, пажа в «Марии Стюарт». Его ввели на роль Себастьяна в «Двенадцатую ночь» и на роль Флориндо в «Слуге двух господ». И только в 1944 году у него появилась первая главная роль. Он сыграл Поэта в пьесе «Роковая корона» в постановке своего самого любимого режиссера Герберта Ваниека.
В феврале 1944 года Вернер женился на актрисе Бургтеатра Элизабет Калина.
«10 сентября 1944-го при сильнейшей бомбежке венского арсенала меня засыпало. Очень многие погибли. Меня контузило, и у меня был такой нервный срыв, что я два месяца провалялся в госпитале, после чего получил приказ отправляться на фронт. В ответ на это я дезертировал.
С октября 1944 года я прятался в Бадене под Веной с Элизабет, моей женой-полуеврейкой, и трехмесячной дочкой. Потом какое-то время мы прятались в квартире Элизабет в Вене, но после очередной бомбежки вынуждены были бежать. Дочку мы несли в бельевой корзине, у нас был только один пакет с детским питанием. Элизабет останавливалась на каждом шагу, чтобы покормить ребенка грудью. На нас напали штурмовики, и мы бежали как сумасшедшие. Я был в гражданском и двигался среди беженцев. Слава богу, ни один немецкий солдат не засек меня. Немецкие солдаты вели мимо нас русских пленных, их были сотни. Но это были последние победные моменты немцев. Мы искали монастырь, сиротский приют профессора Арнольди в Хинтебрюлле, приют для беженцев. Это были ужасные ночи. Я точно знал, как стреляют пушки, как с неба падают осветительные ракеты. И я дрожал как осиновый лист…
Смешно, что в предместьях Вены ходил трамвай. Там жила знакомая, у которой был маленький домик с садом. Нам удалось туда попасть. Вокруг нас все время стреляли, мы были в самом центре. Эти дни были самыми ужасными. Мы с Элизабет сидели рядом, между нами была наша дочь, мы все вместе ходили в туалет, чтобы в случае прямого попадания погибнуть одновременно. Сутками мы находились в невыносимом ожидании. Дом шатался, потому что позади, недалеко от нас стреляла зенитка. Я был на ничейной земле с моей женой и дочкой. Я стал бояться, что Элизабет сойдет с ума, и привязал ребенка одеялом к ее груди. Мы бросили все как было, решив бежать. Стоял такой хаос, что каждый мог оказаться следующей жертвой. Элизабет так мчалась, что я не мог ее догнать, а ведь она была с ребенком! Мы добрались до центра города, мимо нас проехали несколько машин, но ни одна не подобрала нас. А какие сцены разыгрывались возле продуктовых магазинов! Женщины рвали друг у друга волосы на голове, вырывали из рук мешки с мукой, которая сыпалась на землю. Ужасно! Как мы выглядели, я не знаю, но думаю, что представляли собой кошмарную картину, потому что все вдруг перестали драться и спросили, куда мы держим путь. Услыхав, что мы пробираемся в Хоххауз, они образовали кордон через Мариахильферштрассе – так, чтобы любой следующий автомобиль врезался в эту толпу. Остановился маленький «Оппель-Кадетт», и шофер довез нас до Бургтеатра. Едва мы дошли до нашего дома – прямое попадание бомбы.
К счастью, с нами ничего не случилось. В подвале были моя мать и мой любимый отчим. Увидев нас, мать закричала. Это было в субботу, а уже в понедельник у дома были русские.
В конце войны я в зимнем пальто весил 52 килограмма, а когда поворачивался, оно крутилось на мне, как на вешалке».
Трудную в произношении фамилию Бшлиссмайер актер заменил в 1946 году на псевдоним, когда и стал зваться Оскар Вернер.
Последующие годы, вплоть до 1949-го, были временем учения. Каждый вечер у Вернера были спектакли. Только в последний год перед окончанием договора с Бургтеатром (в апреле без разрешения дирекции он уехал в Лондон на съемки английской версии фильма «Ангел с тромбоном» и был досрочно уволен) сыграл четырнадцать ролей в спектаклях, показанных более ста восьмидесяти раз. Тогда в Бургтеатре работали лучшие немецкоязычные актеры.
В 1947 году Карл Хартль экранизировал написанный в эмиграции роман Эрнста Лотара «Ангел с тромбоном». Съемки шли в Вене. В романе главным героем опять была вечная Австрия, «полная противоречий, полумрачная, прекрасная, глубоко скрытная и демоническая». В этом фильме снимались только два неизвестных актера — Оскар и «ангел Боттичелли» Мария Шелл.
Тогда же, в 1948 – 1949 годах, он снимается вместе с Эвальдом Бальзерсом в картине «Героическая симфония». Центром картины становится знаменитое Хайлигенштадтское завещание Бетховена, в котором композитор извиняется перед миром за свою глухоту. Вернер играл ветреного племянника Бетховена.
Позже ему предложат в кино роли почти всех великих композиторов. Макс Офюльс хотел сделать с ним фильм об Иоганне Штраусе, но умер раньше, чем проект был осуществлен. Незадолго до смерти Вернера потерпел неудачу проект фильма о Бетховене из-за разногласий с немецким продюсером. Французы просили его сыграть Шопена в фильме по сценарию Ануя о Жорж Санд, но сам Ануй отсоветовал ему соглашаться на эпизод. Советский режиссер пригласил его на главную роль в фильм о Шуберте, но Вернер был категоричен в отказе. Лукино Висконти хотел, чтобы Вернер сыграл Вагнера в фильме «Людвиг Баварский», но…
«Я отклонил это предложение, потому что ненавижу Вагнера так же, как чуму. Мне кажется, что Вагнер – это гений банальности. Я поставил свои условия, прежде чем окончательно решить этот вопрос: я хочу сыграть Вагнера таким, каков он был в действительности – саксонец на рахитичных ножках, настоящий подлец, который всю жизнь только эксплуатировал всех, кто его окружал. Но продюсеры ответили, что этого не допустит немецкий рынок».
Следующий фильм – «Украденный год» по новелле Стефана Цвейга и Бертольда Фиртеля снимали в Гамбурге. В одном из писем в Вену Вернер пишет:
«Мне удалось внести текстовые и музыкальные изменения, соответствующие моему решению роли. Так, вместо одного банального шлягера, который не подходит художественной натуре моего скрипача, я играл начало второй части скрипичного концерта Мендельсона. Мой успех в роли скрипача огромен. Говорят о том, что мои движения и ведение смычка синхронны с профессиональным музыкантом, который во время съемок стоял рядом со мной».
«Приговор перед рассветом» – единственный фильм, который Вернер принял без претензий.
В этой картине Вернер сыграл реального персонажа, молоденького немецкого солдата Хеппи.
«Приговор перед рассветом» Вернер рассматривал как свое завещание. С лицом ребенка, нежным, бледным, меланхоличным, но одновременно очень решительным, он создает образ рано повзрослевшего молодого человека в обстановке нацистского мрака, нищеты, смерти.
Эта картина принесла Вернеру мировую известность и стала его пропуском в Голливуд. Сразу по окончании съемок он отправился в Америку.
«Я пережил одну из самых страшных бурь, которые только бывают в океане. Сила ветра достигала десяти баллов. Но я не испугался. Я не был подвержен морской болезни. Я только все время вспоминал строчки из Библии: «Я вас спасу от страха».
Здесь, в Америке, я сделал открытие, что я неисправимый европеец. Я сравнивал бульвар Сансет с нашими улицами Кертнерштрассе или Мариахильферштрассе, они похожи, только бульвар зеленый. Эта улица была очень интересной. Уже смеркалось, когда я решил пройти ее пешком. На всем длинном пути я не встретил ни одного пешехода, как оказалось позже, на мое счастье.
Машины, проезжая мимо меня, замедляли ход, и пассажиры в них с удивлением на меня взирали. Лишь позже я узнал, что пешком по Сансет-бульвару шатаются только бездомные и попрошайки, а если полиция их замечает, то они прячутся в кустах, поэтому полицейские могут арестовать любого пешехода. Короче говоря, пешеход в Лос-Анджелесе является в высшей степени подозрительной личностью.
Однажды я где-то упомянул, что мечтаю познакомиться с Чарли Чаплином и посмотреть его новые фильмы. Это мое желание мигом стало известно, и меня пригласили на коктейль, сказав, что там должен быть Чаплин, правда, всего десять минут. Когда я увидел, куда меня пригласили, глаза полезли на лоб. Европейский замок в сравнении с этим – ничто… Там можно было увидеть все, что есть в Америке хорошего и дорогого. Под впечатлением от увиденного и от предстоящей встречи с Чаплином я был так взволнован, что даже ни с кем не флиртовал, хотя вокруг было много красивых женщин. Вообще для меня это был вечер упущенных возможностей. Наступило великое мгновение. Вдруг образовался живой круг (это напомнило мне бой быков). На одной его стороне Чаплин, на другой – я, и все выжидающе смотрят на нас. Чаплин сказал: «Привет». А я несколько мгновений беспомощно оглядывался и упустил великий момент. Когда потом меня спрашивали, о чем я говорил, я должен был признать, что не произнес ни одного нормального слова. Могу только рвать на себе волосы, что не использовал единственную из данных мне возможностей».
В какие-то моменты жизни Оскар Вернер вновь становился робким застенчивым юношей Бшлиссмайером. Например, когда он встретил своего любимого художника Марка Шагала в вестибюле гостиницы «Плаза» в Нью-Йорке, то не мог выговорить ни слова, а через какое-то мгновение помчался в самый дорогой магазин, купил альбом художника, чтобы тот его подписал. Когда Вернер вернулся в гостиницу и спросил в администрации, в каком номере живет Шагал, то выяснилось, что тот просто заезжал к кому-то в гости.
В течение трех месяцев руководство студии «ХХ век-Фокс» держало его обещанием в ближайшее время начать съемки фильма «Человек, который обманул Гитлера». Это безработное время Вернер проводил в отеле «Беверли Хиллз» наедине с крепкими напитками. Фильм так и не был снят. Компания хотя и возместила текущие расходы, но отказалась платить обусловленный гонорар. Только когда Вернер пригрозил, что в своих апартаментах в отеле откроет «венский ресторан» и компания будет вынуждена оплачивать все ресторанные расходы, он выиграл все финансовые споры.
По возвращении в Вену Вернер сыграл в Бургтеатре в пьесе Карла Цукмайера «Песнь в огненной печи». Пьеса о том, как в группу Сопротивления в Альпах затесался предатель (его-то и играл Вернер) и выдал их гестапо. Вернер не любил свою роль: «Предатель – какая-то подозрительная фигура, я ее не чувствую».
«Я решил перестать быть артистом хотя бы в течение года, так как мне было стыдно за то, что я делаю. Потом я сказал себе: ты должен что-то делать, только не заниматься своей профессией в том виде, в каком она существует сейчас. Больше всего на свете я не любил учить текст наизусть. Наверное, я мазохист, если выбрал себе профессию, где только и надо что учить наизусть. Но я заставил себя научиться терпению. Выбор пал на «Гамлета». Теперь я каждое утро уходил в горы с бутылкой шнапса и горой бутербродов и там в тишине учил текст. И вдруг, когда все было ужасно, когда я ничего и ни о чем не хотел знать и целый год пьянствовал, в моей жизни вновь, как когда-то, появился Мюттель.
У меня не было денег в банке, не было телефона. На почте меня ждало письмо от моего театрального агента: «Герр Мюттель не знает Вашего теперешнего адреса и спрашивает, готовы ли Вы в следующем сезоне сыграть у него во Франкфурте Гамлета?».
Я встретился с Мюттелем в гостинице «Франкфуртер Хоф» и рассказал ему, что не хотел больше играть и только что вышел из тяжеленной депрессии! Но потом признался, что уже выучил почти всю роль только для того, чтобы спастись от одиночества и пьянства».
«Вот уже несколько месяцев этот молодой венский артист потрясает публику города Гёте, которая вообще холодна и критична, и заставляет ее безудержно аплодировать, чего здесь уже давно не было. Он играет Гамлета. Вернее сказать, он не играет его. Он и есть Гамлет», – писал в марте 1953 года Франц Теодор Чокор.
В 1955 году Пабст снимал фильм «Последний акт». Главным продюсером был Карл Сцоколль, организатор группы Сопротивления. Вместе с ним над сценарием работал Ремарк.
«Съемки шли на аэродроме «Швехат» в Вене, который при бомбежке был полностью разрушен. Стоял ледяной холод. Все работали над «гитлеровской» картиной из-под палки, были настроены к нам очень враждебно. Мне угрожали, что меня взорвут, но я до сих пор жив. А вот чем я по-настоящему горд, так это словами Марлона Брандо, который сказал мне, что сцену моей смерти в этом фильме смотрел двадцать четыре раза».
Но в целом своей работой в этом фильме Вернер доволен не был.
К двухсотлетию со дня рождения Моцарта Карл Хартль начал картину о последнем годе жизни композитора. Летом 1955 года Вернер почти совсем не спал: каждый день шли утомительные репетиции «Дона Карлоса» в Бургтеатре и почти до самой поздней ночи – съемки «Моцарта».
«Лучше всего мне думается, когда я не могу заснуть», – писал Моцарт. То же самое мог бы сказать о себе и Вернер. У них вообще было много общего в характере. Как пишет биограф композитора: «…У Моцарта сердце всегда было открыто для общения с друзьями. Среди друзей он был как ребенок, в бодром, веселом расположении духа. В его обществе люди забывали, что перед ними великий художник, которым все восхищались. Он редко говорил о своем искусстве. Притворство и лесть были чужды его доверчивому чистому сердцу, любое насилие, совершаемое над его душой, было невыносимо».
Моцарт всегда находил своим друзьям смешные имена: Шабла, Пумфа, Рунцифунди, Шуримури. Точно так же обращался к своим друзьям и Вернер, придумывая для них какие-то немыслимые ласковые слова.
Вернер любил похулиганить на съемках. Так, он поучаствовал в роли статиста, когда снималась массовая сцена на балконе: появился в дамском костюме и долго размахивал шляпой с цветами.
Одновременно со съемками «Моцарта» шли репетиции «Дона Карлоса» Шиллера. После премьеры «Дона Карлоса» Фридрих Торберг писал: «Уже с самых первых сцен повеяло чем-то мощным, грозным рейхом, в котором солнце не заходило, но и не грело. Но вся эта мощь, целиком захватившая публику, шла прежде всего от Вернера Крауза и Оскара Вернера».
В 1956-м Вернер сыграл «Гамлета» в той же постановке Лотара Мюттеля в театре «Йозефштадт».
После каждого спектакля у служебного подъезда творилось что-то невообразимое.
«Когда от меня в зрительный зал летит какая-то искра, я чувствую, что три минуты в своей жизни я, действительно, счастлив».
В декабре 1958 года Вернер должен был предстать перед судом и выплатить 18 тысяч шиллингов неустойки, так как отменил съемки спектакля «Гамлет», потому что возле съемочной площадки расположилась ярмарка. Мюнхенская газета с возмущением писала, что во время разговора с господами в черных мантиях он стоял, засунув руки в карманы брюк.
Летом 1959 года Вернер собрал свою собственную труппу по примеру труппы Жан-Луи Барро. На сцене театра были выпущены два спектакля: «Коварство и любовь» и «Горе тому, кто лжет» Грильпарцера. Но в целом эта авантюра с собственной труппой и организацией фестиваля не удалась. Театр остался почти пустым. Торговая палата захотела помочь Вернеру, но он отклонил их помощь с высокопарными словами.
«Лучше честь в пустоте, чем позор в полном театре. Я шел в театр, чтобы играть Гамлета, а не для того, чтобы покупать «Мерседес». Однако меня пригласили на сцену Инсбрукского театра. Очевидно, там я все же был нужен. Но когда мы туда пришли, то столкнулись с равнодушием официальных лиц и пассивностью журналистов. Они злились на меня, что я не пошел к ним с протянутой рукой, как это принято в театре».
Сто первое представление «Коварства и любви» в рамках турне в городском театре Бадена под Веной должно было быть записано на телевидении. После того как ОРФ в течение четырех часов заливало сцену светом, Вернер пришел, чтобы посмотреть, каков результат. И увиденное его крайне разочаровало, спектакль был снят, а Австрийское телевидение вновь потребовало возмещения убытков в размере 2.492.865 шиллингов за понесенные расходы. Сумма по тем временам была очень высокая. Первая судебная инстанция иск телевидения отклонила, но вторая пошла против Вернера. Он играл в «Театр-ан-дер-Вин», когда к нему нагрянул судебный исполнитель. У артиста отобрали все его наличные деньги и на следующий день еще 3 тысячи шиллингов, найдя его в отеле «Паркринг». Но вскоре по решению Верховного суда телевидение должно было вернуть ему эту сумму. Весь процесс тянулся более четырех лет. Вернер скорее пошел бы на то, чтобы заложить все, что у него было, чем уступить.
Четыре премьеры в Бургтеатре: «Король Генрих IV» , «Торквато Тассо», «Беккет, или Честь Божья» и «Генрих V» вышли в течение года и стали звездными в жизни Оскара Вернера.
Ганс Мозер назвал его вундеркиндом. После премьеры «Беккета» Фридрих Торберг писал: «Та свобода, с которой господин Вернер показывает превращения своего героя – благородный юноша, всезнающий канцлер и наконец архиепископ, вступающийся за божественную честь ценой собственной жизни, – только подтверждает, что он – великий знаток человеческого характера на сегодняшней сцене».
Вернер любил разыгрывать своих друзей, а поскольку у него был абсолютный слух, мастерски подделывал голоса, так что многие становились жертвами его таланта. К примеру, во время телефонного разговора с Вилли Форстом, чтобы доставить тому удовольствие, Вернер на память цитировал диалоги из его фильмов голосами тех актеров, которые были в них заняты.
В том же году Вернер расторг договор с Бургтеатром. Тогдашний директор Эрнст Хойзерманн написал ему: «Я должен еще раз просить тебя сохранить верность Бургтеатру и нашей дружбе. Как говорит дон Карлос: “Это моя последняя отчаянная попытка”. Всегда сердечно твой Эрнст». Вернер ответил так: «Благодарю за телеграмму, но я должен хранить верность себе. Маркиз Поза говорит: „Я не могу быть слугой князю“ – ну а я не могу быть слугой чиновников и режиссеров. Очень сердечно. Всегда твой Оскар».
В 1961 году он начал сниматься во Франции у Франсуа Трюффо в фильме «Жюль и Джим». Его партнерами были Анри Серре (Джим) и Жанна Моро (Катрин). Ему так понравился Париж, что он купил там квартиру на улице св. Доминика.
В 1964 году американский режиссер Стэнли Креймер решил экранизировать роман Кэтрин Портер «Корабль дураков» и на роль судового врача Вилли Шумана пригласил Оскара Вернера. На съемки в Америку Оскар плыл пароходом вместе со своей второй женой Анной и ее матерью – знаменитой французской актрисой Анабеллой. Во время плаванья в него влюбилась молодая горничная. Так как Вернер всегда выглядел гораздо моложе своих лет, она не приняла его за мужа Анны и спросила у той, есть ли уже двадцать один год ее спутнику. «Он как раз в два раза старше», – ответила Анна. В честь такого события Вернер заказал в буфете двадцать одну порцию двойного виски.
«Будучи в Голливуде, я хотел экранизировать «Физиков» Дюрренматта. Никто еще не брался за это произведение. Когда я позвонил ему и спросил, сколько это может стоить, он ответил: «Когда как – чем лучше фильм, тем дешевле это будет».
Режиссером должен был быть Стэнли Креймер. Вернер хотел, чтобы Ньютона или Эйнштейна сыграл Спенсер Треси. Но тот ответил: «Я недостаточно интеллигентен для таких ролей. Лучше я сыграю полицейского комиссара, я знаю, что могу в этой роли сделать».
Дэнни Кей готов был заменить его в роли Эйнштейна, Питер Устинов согласился играть Ньютона. Свое согласие сниматься дала Кэтрин Хепбёрн.
Голливудские вечеринки Вернер не выносил.
«Когда я хочу напиться, я делаю это один. Как-то я сидел в гостиной одного продюсера, и неожиданно вошел сын хозяина, грязный, с сальными волосами до плеч. «Привет, мадемуазель», – сказал я. Он был взбешен, тогда я тоже пришел в ярость и сказал, что он так неопрятен, потому что у него богатый отец и в доме полно ванных комнат, а нам приходилось возить воду из реки, но мы всегда мылись. Со снобами я никогда не хотел общаться. Когда меня просили сняться со старлетками на голливудском бульваре, я от страха сбегал. А тем, кто это устраивал, объяснял, что я не так красив, как их звезды, и далеко не так весел, как Микки Маус».
Премьера фильма «Корабль дураков» состоялась в Париже. Продюсеры сняли корабль на Сене, назвав его так же. После премьеры все до утра гуляли в «Максиме». Креймер пригласил много знаменитостей, в том числе семью Ротшильда, Алена Делона, Фернанделя, Мишель Морган.
«Моя прическа, как всегда, была ужасной. Я сам себя постриг какими-то пластмассовыми ножницами, и Мишель Морган как-то странно на меня смотрела».
За роль доктора Шумана Вернер получил «Золотой глобус», как и за фильм «Шпион, пришедший с холода» по роману Ле Карре. Он согласился сыграть в нем роль второго плана из-за Ричарда Бартона. Однажды они ужинали в дорогом берлинском ресторане и, заказав огромную порцию взбитых сливок и намазав друг другу лица, как кремом для бритья, разыграли прямо за столом сцену «Агенты у парикмахера», после чего их выпроводили из зала.
В январе 1966 года в Лондоне начались съемки фильма «451 по Фаренгейту» с Оскаром Вернером и Джулией Кристи в главных ролях. Джулия Кристи говорила о Вернере, как о великолепном артисте, но подчеркивала, что он совершенно менялся во время работы. «Он отнюдь не мягкая нежная душечка, каким кажется на экране».
Когда он приезжал в Вену, то часто встречался с писателем Цузанеком в кафе «Гавелка» и, когда у него было хорошее настроение, читал для друзей монологи из «Торкватто Тассо» на еврейском языке. В кондитерской Демеля, куда Вернер ходил более сорока лет, всегда садился под портретом кайзера. Часто посещал «Ландманн», последний раз был там с художником Эрнстом Фуксом. Очень любил кафе «Шмидт Ганзл» на Шлуггасе, так как дружил с легендарным венским певцом Ганзлом Шмидтом. Это были последние островки старой Вены. Другой бриллиант – винный погребок «Михаэль» – был уже превращен в магазин национальной одежды.
В 1968 году Вернер вновь принял предложение сниматься и сыграл дирижера в английском фильме «Интерлюдия». Имя своему герою он предложил сам – Стефан Зельтер. Его мать звали Стефания Зельтер.
В 1968 году Оскар Вернер сменил фрак дирижера на сутану священника, согласившись сняться в американском фильме «В башмаках рыбака». Съемки шли в Риме. Он познакомился с Феллини, и тот сказал ему, что любит его еще с картины «Приговор перед рассветом». Феллини предложил отвезти Вернера к парикмахеру, и они ехали через весь Рим на велосипедах. Вернер страшно удивился, что римляне запирают на стоянке свои велосипеды, в Вене этого никто не делает. И в первый раз он увидел салон парикмахерской изнутри, так как всю жизнь стриг себя сам.
Потом, когда они сидели в кафе, Феллини сказал ему: «Я вынуждаю себя быть оптимистом. В это варварское время надо оставаться верным себе и пытаться говорить то, что можно сказать».
В картине «В башмаках рыбака» главную роль – священника из России – играл Энтони Куин. Вернер с восторгом наблюдал за его съемками в павильоне. В фильме снимались все самые знаменитые исполнители шекспировских ролей: Лоренс Оливье, Джон Гилгуд, Оскар Вернер.
После фильма «В башмаках рыбака» Вернер не соглашался ни на одно предложение в течение десяти лет.
В 1974 году Вернер снялся в американском телевизионном сериале «Коломбо», в серии «Возврат», сыграв ученого, который с помощью электроники изощренно убивает свою тещу. Как-то он признался, что прощальный жест в сцене с тещей украл у Чаплина.
Затем Вернер принял предложение сыграть еврейского врача из Вены. Съемки должны были проходить в Израиле. Благодаря фильмам «Жюль и Джим», «Корабль дураков», «451 по Фаренгейту», Вернер был очень популярен в Израиле и потом часто с гордостью вспоминал: «По сравнению с тем, как меня принимали в Израиле, в Вене я никто».
Актриса Анти Вейсбергер, которая девять лет была его спутницей, ездила с ним в Израиль и рассказывала, что Оскар разругался с продюсером и из фильма ничего не вышло.
В последней своей картине «Путешествие проклятых» Вернер сыграл еврейского врача. В основе фильма лежит действительная история отъезда тысячи евреев на корабле из Европы в Америку. В нем снимались звезды европейского и американского кино Макс фон Сюдов, Орсон Уэллс, Фей Данауэй, Мария Шелл, Хельмут Гримм, Малколм Мак-Дауэл.
По странному стечению обстоятельств дебют Оскара Вернера в кино и его последняя роль связаны с Марией Шелл. Во время съемок в Лондоне они поехали на кладбище и вспоминали свои первые съемки в картине «Ангел с тромбоном» тридцать лет назад, когда Вернер влез на газовый фонарь, чтобы прикурить сигарету. В этот съемочный день Вернер грустно сказал: «Я уже больше никогда не вскарабкаюсь на фонарь и курить тоже не буду».
Летом 1983 года в Кремсе Вернер поставил «Принца Фридриха Гомбургского» и сам сыграл главную роль.
Билеты в зал Большого Венского музыкального общества всегда бывали распроданы, когда там читал Вернер. Большая часть публики состояла из молодежи, которая не видела Вернера в театре в его звездную пору, а знала только по фильмам, и все равно зал был переполнен. У Вернера был красивейший в мире голос. Его пафос был всегда естественным, слезы – настоящими. Роковая печаль Рильке и романтика Вейнхебера были ему очень близки. Он думал, чувствовал, мечтал на языке Вейнхебера. У него был легкий венский акцент, который сохранялся даже в его шекспировских ролях. Иногда он исполнял на бис стихотворение Гейне «Розочка» – нежно, скромно, целомудренно. Для многих оно казалось совершенно новым, впервые услышанным.
Оскар Вернер всегда был одиночкой. Еще в детстве он никогда не хотел, чтобы его заставали врасплох в милом его сердцу одиночестве. На дверях его виллы в Тризене в Лихтенштейне висела табличка с надписью, похожей на ту, что висела на вилле Вагнера: «Соблюдайте то, о чем я вас прошу: никаких посещений без предварительной договоренности».
Огромная жилая комната в этом доме имеет восьмиметровую стеклянную стену; сделанная по проекту венского градостроителя Роланда Райнера, она вносит в дом кусочек долины Рейна.
Семь полок в его тамошней библиотеке были заполнены книгами по шекспироведению. Там было около шести тысяч книг, это не считая книг в его венской и парижской квартирах. Самые зачитанные тома – это Вейнхебер, Кестнерс, Верфель, Цвейг, Вихерт. Кроме того, Генрих Гейне, Шиллер, Рильке, Сент-Экзюпери и Шопенгауэр, отдельные тома трудов Мартина Бубера.
«Чтение для меня не хобби, это уже болезнь. А самая большая любовь в моей жизни – музыка».
У Вернера был абсолютный слух. Диапазон был такой, что он мог петь разные партии из своей любимой оперы «Волшебная флейта». Как-то Караян совершенно серьезно предложил ему спеть партию Данило в своей постановке «Веселой вдовы». Жаль, что Вернер отказался.
Вернер с удовольствием вспоминал эпизод из своей жизни. Это было на Мариахильферштрассе, где он делал покупки. На противоположной стороне увидел официантку из своего любимого кафе, которая вместе с подругой рассматривала витрину. Он подозвал их к себе, и они подошли, сияя от гордости. А он потребовал поцелуя и, сказав им «бай-бай», пошел дальше. Но на следующий день, чувствуя себя неловко, он пришел в кафе с цветами.
Единственной женщиной, которую Вернер подолгу мог выносить в своей квартире, была его секретарша Михаэлла Каппель. С женщинами он обходился «сердечно и сурово», все зависело от его настроения.
День своего шестидесятилетия Вернер встретил ужасно: «Я не хотел никого в этот день видеть». Вскоре у него начались проблемы с коленом.
Он был очень скромен в выборе одежды, покупал себе только самое необходимое и, как правило, носил вещи из своих фильмов.
Вернер очень любил готовить для гостей, не позволяя им самим ничего делать. Поэтому нельзя было заходить на кухню, когда он готовил. А готовил он страстно, как ученик волшебника. Не боялся рисковать и обогащал своими кулинарными фантазиями рецепты венской и богемской кухни. Единственный рецепт, который он раскрыл, – рецепт сырного суфле.
О своей родной Вене он говорил всегда с любовью-ненавистью: «Вена – великолепный город. Но это единственное, что великолепно в Вене. Австрия – змеиное гнездо».
Особое отношение он испытывал к венскому Пратеру, который любил еще с детства.
В последние годы жизни Вернер писал стихи и, в частности, цикл о Пратере. Вышла его пластинка с записями «Венских песен». На клавесине аккомпанировал Эрик Верба.
В это время у Вернера часто бывали депрессии, он сидел в своей венской квартире в темноте и слушал музыку.
15 октября 1984 года состоялось его последнее выступление в зале Моцартеума в Зальцбурге. Еще раз сверкнул гений Оскара Вернера, и ликующая публика хотела проводить его до самой машины. Но он, как всегда, этого не допустил – руки в карманах брюк – и надменно отклонил восхищение и открытое обожествление.
Его смерть 23 октября 1984 года оказалась именно такой, какую он себе и пожелал: «короткой и ясной».
Но в жизни Оскара Вернера всегда была тайна. Хотя очень многое от него осталось в его Гамлете, Моцарте, Жюле, Хеппи. Но среди всех сыгранных им ролей все-таки наиболее точно соответствовала его характеру роль доктора Шумана в «Корабле дураков».

По книге австрийского критика Роберта Дакса в переводе Маргариты Литвин
Фото из кино- и театральных работ О. Вернера

Оставьте свой комментарий к статье
  • Регистрация
  • Авторизация

Создайте новый аккаунт

Быстрый вход через социальные сети

Войти в аккаунт

Быстрый вход через социальные сети